Я могу год носить одни хорошие джинсы и одно любимое кольцо с силуэтом Мэри Поппинс и краситься только тушью для ресниц и гигиенической помадой.
Мне бы чтоб Интернет дома, но если нет, то черт с ним, я могу писать посты из факультетской аудитории № 209.
Мама, когда ссорится со мной и вопит, что денег до зарплаты больше не даст, через две недели не может взять в толк, как я все еще жива.
Я даже когда увольняюсь, грохоча бронированной дверью, меня все равно находят и просят писать эссе. И говорят, ты как-нибудь того, потому что мы еще по эссе заказали Ерофееву и Толстой.
Я могу месяц жить вообще без людей и думать о вечном, даже не ощущая дискомфорта от необщения – знаешь, когда три дня молчишь и вдруг с удивлением ощущаешь в глотке собственный голос – но это если где-то очень далеко, а так меня все равно найдут, вытащат, угостят и разговорят. Я вот уже неделю как приехала и не было дня, чтобы меня кто-то не выцепил и не накормил.
И я как родилась, так я живу без папы, бабушек, дедушек, тетушек, кумушек и троюродных дядьев-миллионеров.
У меня самые лучшие на свете друзья, абсолютно серьезно, и их действительно больше двух десятков, так что я никогда не пропаду, если что.
И мне хватает лет, чтобы знать, что я сама себе любовь всей своей жизни.
Тебе остается только приковать меня к себе цепями, мой кислый, если уж ты так бесишься, что ничем другим приковать не удается.
И самое смешное, что и в этом случае ты окажешься ведомым.
