Я сдала русскую журналистику и послушала лекцию о Ремизове; мы с
gradient встретились, посмотрели в «Даунтауне» «Александра», поели в пиццерии, потом зашли в МакДональдс и выходили уже из Газетного на Большую Никитскую, разговаривая об однополой любви:- Но лесбиянки ведь детей друг другу рожают! – сказала я громко, и идущая впереди женщина обернулась и сказала:
- Конечно. Генетические-то данные одинаковые у всех.
И рассказала о том, как смотрела фильм с Шэрон Стоун, где главными героинями были две лесбиянки, мечтавшие родить ребенка и попеременно вводившие себе сперму; о курсантах, торгующих собой на Невском проспекте и о тех, кто кичится табличкой «я голубой» - то есть, как она говорила: «о тех, кто торгует собой, чтобы жить – и тех, кто торгует собой, чтобы жить хорошо» - и о Чайковском, Нуриеве и гениях духа, которых Бог, сдвинув одну хромосомку и одарив неудобной ориентацией, наградил невероятным интеллектом и талантом, и часто это связано, и…
Мы прошли до конца Большой Никитской, мимо ТАССа, перешли две дороги и пошли по Малой Никитской; она говорила о своем дедушке – «ортодоксальном мужчине», который и мысли не выносил об однополой любви и, узнав, что его внучка едет отдыхать в санаторий с гомосексуальной парой, едва не убил ее, и как прекрасны были эти геи, с которыми она жила, и как нежно они за ней ухаживали, несмотря на то, что она их ужасно боялась первое время.
И мы вышли по переулочку на Поварскую и пошли наверх; я рассказала ей об одной знакомой лесбийской паре и человеке, за которым не видят ничего, кроме ориентации и внешнего несоответствия полу – больше людям вообще ничего не интересно; она рассказала о подруге, с которой они когда-то раздружились из-за одного поползновения, и о том, что «ортодоксальные мужчины», выглядящие лордами, в быту всегда домашние тираны.
Мы расстались на полувздохе – ей лет сорок, она сказала, что врач, глаза чуть подведены стрелками, старенькая каракулевая шубка, развевающиеся волосы, невероятная какая-то, интеллигентнейшая речь, утраченная, как мне казалось, давным-давно – мы говорили о плотских вещах, но из ее уст не вырвалось ни одного грубого слова, и самые низменные вещи она умудрялась как-то изящно и точно объяснять – она пожелала всех благ и разулыбалась, для нее самой, видимо, было неожиданностью так разоткровенничаться с незнакомыми красноносыми студентами, идущими под вечер из кино.
- Какой-то сбой в Матрице, - обронил после нашего случайного словесного пира Градик, и попал в точку.
Даже неважно, о чем именно была беседа – важно, что мы шли, затаив дыхание, и слушали, и она говорила, сама себе удивляясь – «Мы сейчас расстанемся с вами, я могу быть с вами откровенной».
И мы не взяли у нее ни телефона, ничего, потому что после разговора о лесбиянках это странно бы выглядело. И мы были как попутчики в поезде – они ведь иногда знают о нас больше, чем возлюбленные и родители.
И девочки на журфаке спрашивают меня, откуда у меня под носом берутся такие нищие, и такие продавщицы, и такие женщины в каракулевых шубках – ведь в этом городе не существует таких как класса.
Но нам просто иногда открывается другой город. Как Гарри Поттеру на вокзале раз в год открывается платформа 9 и три четверти.
Нужно просто уметь ее обнаружить.
