Мне никогда не приходило в голову, что девятнадцатилетние мальчики, захороненные впоследствии в безвестных братских могилах, писали с фронта совсем как современные лж-юзеры - с ошибками и без знаков препинания.
"Мама поклонис племянничку Славику. Мама вечер настает чтото скучно делается".
"Мама но тока здесь плохо ни мохорки ни папирос нету и не предвидится хорошо что я взял издому а ребята нектрои не взяли - без курива".
"Дорогая мамочка!
Был в командировке месяц с гаком, участвовал в Международном процессе, рисовал всю фашистскую шайку во главе с Герингом. [...] Дочурки растут быстро. Наташка стала очаровательной без всяких скидок, острит, шутит, образно мыслит, бойка, послушна и изрядная тряпичница".
У меня никогда не было ни прадедов, ни дедушек, ни бабушек, ни отца, моя мама родилась в сорок шестом, а меня родила сорок лет спустя, давно похоронив родителей и дважды переехав - я всерьез завидую сотрудникам Bosco di Ciliegi и юношам, пишущим "нашли дома дореволюционные фотографии" - все мамины архивы сводятся к маме в походе, маме на лыжах, маме на плоту, маме со мной на руках. Фотография папеньки вообще только одна, он лежит на лугу, с травинкой в зубах, смеется, и солнце бьет ему в глаза. Что-то общее есть в цвете волос, улыбке и прищуре, поэтому я склонна верить, что это действительно мой отец.
В параллельной жизни у меня наверняка дед и прадед фронтовики, дворянское какое-нибудь гнездо, куча родственников и генеалогическое древо до десятого колена. Так хочется корней - по закону равновесия имеются же они у какой-нибудь меня.
У какой-нибудь другой меня, по тому же закону, наверно есть еще деньги. У какой-нибудь еще - личная жизнь, хотя это сильно, сильно вряд ли.
По ночам снится, что я привидение, и друзья у меня привидения, и какая-то полиция на расстоянии отключает нам все сверхспособности. Очень странное ощущение: мы стоим, и будто вокруг схлопывается картонная коробка - пол, одна стена, другая стена.
Вдруг накрывает потолком.
- И воображение отключили, - вздыхает кто-то.
Мы быстро сбегаем куда-то в ванную, и нас поочередно засасывает в зеркало.
Теперь я знаю, как умирают привидения.
Много хожу по солнечному городу. "Вдыхать через нос, выдыхать через рот, с природой роднясь генетическим кодом". Думаю неспешно, не затягиваясь, без напряжения лицевых мышц.
У тетечки рядом с киоском Союзпечати порывом ветра уносит сотенную купюру, кружит в воздухе и быстро уносит вдаль. Тетечка охает, я подрываюсь и настигаю сотню в полете, чуть ли не животом накрывая. Тетечка кивает, улыбается и благодарит.
- Ну что Вы. Гоняться за чужими деньгами - это мое призвание.
Музыка, выключаемая в компьютере, продолжает играть в голове. Там вообще, как выясняется, саундтреков гигов на сто.
Совсем во вневременьи живу. За орбитой. Как внематочный плод.
В пятнадцать лет у меня был рассказ про то, как душа смотрит под колеса машины и думает:
Скорей бы домой.
Если поставить открытый Реддс рядом с собой на лавочку, в скверике у памятника Низами Гянджеви, и слушать, как один бомжик тянет за рукав другого и говорит укоризненно:
- Пойдем, ну нас же люди ждут. Они же ждут, ну как ты не понимаешь. Они же тоже люди.
- можно услышать, как ветер тихонько дудит в горлышко бутылки. Туууу. Как в рекламе Carlsberg. Складывая губы по-утиному, как флейтист.
